– Постой, а как же тот, которого я несколько часов тому назад видела на поверхности?
– Это отдельная история... Он выбрался туда еще во время Взаимопроникновения миров, которое предшествовало восстанию катхэксинов. Естественно, что сделал он это исключительно по приказу своего господина-дапаона, в мятеже не участвовал, а следовательно – проклятие на него не распространялось.
Хорхуты же считают нас прирожденными своими владыками: отчего – опять же не знаю, но это нам очень помогает. Мы общаемся с внешним миром только с их помощью.
– А Мелькарт может проникнуть сюда?
– Только как голос – бесплотный, бессильный что-либо изменить. Его онгоны приходили обычным способом, когда хотели заключить соглашение, я уже рассказывал тебе об этом... Зато над теми, кто находится на поверхности, он властен.
– Не понимаю, – Каэ пожала плечами, – зачем же мне так мешали, когда я хотела сюда попасть, если заведомо было известно, что ты на стороне Мелькарта? Я же была нужна ему здесь?
– Не совсем так, маленькая богиня. По-моему, он пробовал все варианты подряд: если тебя убьют хорхуты там, наверху, – прекрасно, если же нет, возможно, мне удастся с тобой совладать.
– Объясни мне еще вот что, Сокорро. Со мной справиться проще, чем с любым бессмертным, – я не владею никакой особенной силой. А по сравнению с Тиермесом я просто несмышленое дитя. Как же вышло, что ты смог одолеть их обоих – и Жнеца, и Траэтаону? Признаюсь тебе по секрету, что я их считала непобедимыми.
– Так оно и есть, дорогая Кахатанна, – сказал катхэксин.
Протянул руку, прикоснулся к ее волосам. И сделал это так ласково, что у нее что-то дрогнуло в душе. Она улыбнулась и невольно потянулась к нему всем телом, радуясь этому жесту, как радовалась вообще любому проявлению нежности.
– Ты прекрасна, – сказал Сокорро, откровенно ею любуясь. – Ты прекрасна, ты неповторима, ты не умеешь лгать и не приемлешь лжи. Ты отрицаешь ее самой своей сутью, правильно?
– Говорят, что это так, только вот я этой своей способности не ощущаю. Приходится верить на слово.
– Тогда поверь мне – тебя нельзя обмануть, и ты обмануть не в состоянии. Я вижу, что, несмотря на мой чудовищный вид, я тебе не неприятен, более того – ты испытываешь ко мне симпатию. А ведь этого не может быть, правда? Помимо того, что я монстр, я еще несколько часов тому назад собирался тебя уничтожить, заключить здесь, словно в темнице, собирался погубить весь верхний мир, не дав тебе возможности покинуть мое царство...
– Но ведь этого больше нет? – спросила она немного растерянно.
– Нет, конечно.
– А что касается твоего чудовищного вида, то лицо у тебя очень красивое. Правда, выглядишь ты необычно, но ведь это так естественно: ты не человек, следовательно, не по-человечески и сложен. Во всяком случае, ни ужаса, ни отвращения ты не вызываешь. А твоими глазами я просто любуюсь.
– Спасибо, милая богиня, – тихо прошептал катхэксин. – Давно я не слышал таких добрых и таких радостных моему сердцу слов. Так о чем мы говорили?
– О том, что я слабее многих бессмертных, которые и на самом деле могут считаться непобедимыми. Тогда как же Тиермес?
– Они с Траэтаоной свалились сюда, но мы их ждали и приготовили им простенькую, но действенную ловушку: ты думаешь, их держит какая-то страшная злая сила? Отнюдь – они сражаются друг с другом и с собственными страхами в плену у собственного же сознания. А оттуда нет возврата, потому что этого врага не победить. Смертный просто уничтожил бы себя: несколько дней без сна, еды и воды – и он мертв! Бессмертный попадает в темницу навсегда. Хочешь, открою еще одну маленькую тайну?
И когда Каэ кивнула головой, Сокорро продолжил:
– Когда ты зашла в этот зал, здесь бродило множество наваждений, одно страшнее другого. А мы собрались посмотреть, как ты будешь с ними сражаться в течение многих дней подряд. Никто не думал, что ты просто увидишь нас и даже не обратишь внимания на эти несчастные призраки...
– Боги, боги! Как все просто!
– Бесконечно просто. Для тебя.
– Бедные мои. Помоги им!
– Немного позже, когда ты встретишься с тем существом, иначе возникнут сложности. Я же говорил тебе, что сам не могу освободить их, хотя мне и неудобно отказывать в твоей просьбе. Я надеюсь, Он поможет... Ты же не хочешь рисковать попусту?
– Ты прав, как это ни горько. Хорошо, повелитель, а что я могу сделать для твоего народа?
– Мой народ ничего так не желает, как вырваться отсюда. За это он готов служить и Мелькарту, и кому угодно – злому, темному, чуждому, лишь бы добиться исполнения этой мечты. Мы живем очень долго – слишком долго, и по человеческим меркам мы почти бессмертны. Те дапаоны, что стоят сейчас в толпе моих подданных, даже помыслить не могут о том, что когда-то все было иначе, наоборот. И хорошо, что не могут...
– А талисманы? – спросила Каэ.
– Талисманы потеряли к моему народу всякий интерес. Они ведь не могут покинуть этот дворец вместе с катхэксином. А дапаонов они по-прежнему убивают, только еще быстрее, чем тысячи лет тому. Достаточно пары минут. При моем отце их замуровали в какую-то из стен. Здесь, надеюсь, они и сгинут навсегда.
– Но ведь онгоны Мелькарта могут отобрать их?
– Никто им не позволит этого сделать. Пусть я и проклят, пусть я не могу покинуть этот дворец, но в его пределах я почти всемогущ. Во много раз могущественнее слуг Мелькарта. Сам он не может проникнуть к нам, а талисманы, покорные его воле, на нас не обращают внимания.
– Остаются хорхуты...
– Остаются, – чересчур спокойно согласился Сокорро. – Но мы ведь прекрасно понимаем, что эти талисманы – наша дополнительная гарантия. А осторожность нужно соблюдать всего несколько суток раз в тысячу с лишним лет. Правда, – встрепенулся он, – хочешь, я отдам их тебе?