Пылающий мост - Страница 107

107

Возможно, это было самое великое деяние Змеебога за последние несколько тысяч лет.

За кружкой доброго вина они и познакомились. Кумушки звались Чходо и Янсуль и оказались дальними родственницами самого начальника княжеской охраны. От них Джоу Лахатал узнал много интереснейших вещей.

По словам Янсуль, их родственник был весьма обеспокоен тем положением, которое создалось в Тевере и особенно в Type в последние несколько месяцев. Появились здесь адепты неведомо какого бога. Имени его вслух они не называют, а только обещают, что он спасет мир, обреченный гореть в очистительном пламени. Что отдавшие своих детей в жертву этому богу обрекают их не на смерть, как кажется замутненному взгляду смертного, но дают право начать жизнь сначала – уже в новом качестве. И дети эти станут приближенными грядущего бога-избавителя.

Многие верят. Отчаявшиеся, хотя еще ничего особенно страшного не произошло, люди готовы поверить в худшее. Сомнения и колебания, страх и ненависть, зависть и глупость – вот союзники этого нового бога.

Князь Тевера сразу понял, насколько опасной может быть подобная религия, и приказал арестовать самозванных жрецов Безымянного, как его моментально прозвали в народе. Однако кто-то из арестованных во всеуслышание проклял Тевер, тут-то и началось худшее.

Стало появляться по ночам, чаще всего в предрассветные часы, жуткое существо. Огромного роста, в алых одеждах, с красными волосами и пылающими, словно уголья, глазами; и даже золотое украшение на груди отсвечивает огненными всполохами. По описанию существо очень походило на Шуллата Огненного, однако ведь Шуллат никогда не нападал на младенцев и не высасывал у них мозги.

Многие матери, у которых на глазах убили их детей, сошли с ума; многие погибли, пытаясь отобрать у ночного кошмара своих сыновей или дочерей. Как ни странно, взрослых людей монстр не трогает, если его к тому не вынудить непослушанием или агрессивным поведением. Оттого и верит начальник стражи в правдивость свидетельств, что поступают они из разных концов княжества; кто-то из очевидцев полубезумен, кто-то – вполне владеет собой, однако слова их совпадают почти во всем. И поскольку начальник охраны уверен, что сговора между ними нет и быть не может, следовательно, существо это на самом деле объявилось в Тевере и сеет смерть и опустошение.

Обращались к жрецам Шуллата Огненного, но ничего не смогли они ответить, потому что не откликается на, их молитвы изменчивое божество. Храмы его опустели, а огонь на алтарях погас. Эти признаки пугают жрецов, но поделать они ничего не могут.

Угостив кумушек еще одной порцией, Джоу Лахатал выяснил, что на нынешнего князя Маасейка было совершено уже несколько покушений, и это все потому, что он отказался приносить Безымянному в жертву все тех же детей.

«Сдались Мелькарту эти дети!» – в ярости подумал Змеебог.

Игра становилась не просто опасной, но еще и велась безо всяких правил. Беззащитные маленькие люди – что они-то могли сделать для своей защиты?

И внезапно вспомнилось, как Каэ, фехтуя, твердила: страх губит разум, зависть губит сердце, а сомнения – душу.

Страх, зависть и сомнения – вот три кита, на которых собирался построить свой мир повелитель Мелькарт. Везде, где люди станут испытывать эти чувства, найдется ему лазейка. А только ли люди?..

Ведь и сам Джоу Лахатал испытывал и страх, и сомнения. Он не знал, как ему теперь одолеть собственного брата – Шуллата Огненного, бывшего бога Арнемвенда, а теперь – избранного, носителя талисмана Джаганнатхи, одного из двенадцати.

*** * ***

Серебряный месяц был похож на диковинную рыбу, запутавшуюся в сетях облаков.

Трава пахла воспоминаниями, и воспоминания эти принадлежали одновременно и полуэльфу Рогмо, и кому-то еще – гораздо более древнему и могущественному. Для этого второго трава значила гораздо больше, нежели Рогмо мог себе даже вообразить.

Деревья пытались что-то сказать, но полуэльф не понимал их так, как его Древние братья. Он только слышал голоса, которые произносили длинные фразы на незнакомом языке.

Человеческое жилье выглядело неуместным под этим небом и на берегу этого моря.

Когда отряд эльфов подъезжал к столице, на самом краю пышного, вечнозеленого леса произошла еще одна встреча, о которой позже слагались легенды.

В чаще внезапно раздался дикий шум и скрежет, будто через подлесок ломилось целое стадо упитанных животных, при этом они должны были громко бить в барабаны, дудеть и скрипеть несмазанными дверными петлями. Эльфы недоверчиво переглядывались, а Рогмо обратился к Манакору с сияющими глазами:

– Ты слышишь?

– Филгья трудно не услышать, повелитель!

– Ты заметил? – растерянно спросил Рогмо. Он и не подозревал, что так обрадуется новой встрече с прелестной семейкой пеньков-предсказателей.

Теперь ему казалось, что он видел их на заре времен, что его странствие по Аллефельду в компании Магнуса и Номмо происходило так давно, что мало касалось его нынешнего. Все, что случилось тогда, хоть и не стерлось из памяти, но было задвинуто в какой-то самый дальний, самый пыльный ее угол и вспоминалось скорее как сон или легенда, слышанная в детстве. И только пеньки-патриархи остались реальными. Они были сами по себе и занимали в душе Рогмо свое собственное место, питая его верой и надеждой на лучшее. Потому что если в мире существуют такие невероятные – очаровательные, добрые и милые – существа, то совершенно невозможно, чтобы этот мир был недостоин любви и защиты, пусть даже ценой собственной жизни. Тот, кто хоть однажды имел счастье встретиться с филгья, никогда не спутает их голоса ни с какими другими и всегда почувствует их приближение.

107